Ощутить на опыте изменение характера работы непроизвольного внимания, включенного в синтаксис медиареальности – весьма непростая задача. Мы редко помним свое первое взаимодействие с социальными сетями, начало переписки на форуме, хотя чаще всего можем свидетельствовать о том, что первично те или иные формы присутствия в сети были связаны с сильными эмоциями. Мне не раз доводилось слышать и непосредственно наблюдать, что эмоции, возникающие в процессе переписки в мессенджерах, субъективно ощутимо превышают те, что испытывает человек в живом общении.
Допустив, что медиаязык имеет собственную логику и синтаксис, отражающиеся на акте восприятия, мы обнаруживаем, что его субстанцией является информация, чья форма существования неизбежно предполагает уравнивание реального и виртуального миров, их гомологичность.
Марк Роулендс, характеризуя современные тенденции культуры, отмечал, что «человеческое сознание потеряло способность отделять себя от информационной среды». Эта мысль может показаться довольно спорной, но трудно не согласиться с тем, что медиареальность, создавая новое описание, помещает и происходящее и его смысл в область интерпретации, тем самым интегрируя душевно-телесное переживание в символо-энергийном поле. Как это влияет на индивида, на характер его энергообмена? Может ли субъект при определенном намерении варьировать диапазоны восприятия в плотном информационном потоке или, будучи захвачены описаниями, мы так пожизненно останемся в их темнице? Полагаю, что однозначных ответов на эти вопросы не существует. А значит их предстоит найти самостоятельно. И первым шагом в этом направлении, как мне видится, может стать осознание специфики синтаксиса медиа.
Пожалуй, наиболее существенным свойством синтаксиса медиа является его гипертекстуальность. Для того чтобы понять, о чем идет речь, стоит вкратце остановиться на представлениях о том, чем обычный текст отличается от гипертекста. Классический текст представляет собой линейную последовательность означающих, своего рода замкнутое, герметическое пространство, проявляющее себя в актах восприятия читателя. В свою очередь гипертекст обладает центробежной энергией, стремящейся распространять себя на максимально возможные смысловые зоны. Так восприятие читателя, захваченное расширяющимися потоками гиперссылок, выступающих в качестве необходимых структур гипертекста, оказывается вовлеченным в паутину прямых и косвенных связей и коннотаций.
Компрессия, уплотнение информации в медиарельности, непосредственным образом сопряженная с внутренней логикой гипертекста, нередко ведет к исчезновению смыслов. В то же время сжатие информации становится едва ли не единственным способом ее структурирования, а значит и осмысления. В связи с этим мне вспоминаются мысли русского философа-космиста Н.Ф. Федорова. Обращаясь к истории печатного слова, он обнаруживал в нем упрощение, единообразие, вызванное проявлением духа нового времени. В учении мыслителя много парадоксального (как, например, идея воскрешения отцов), тем не менее представление о разуме как символо-энергийном порядке заставляет задуматься. По мысли автора, любое душевно-телесное переживание отражается в этом порядке, тем самым выстраивая структуру действительности. Продолжая мысль Федорова, можно предположить, что душевно-телесное переживание в медиакультуре становится сугубо информационным фактом, утрачивая присущий ему символизм. Так аватарки, проецируясь в психическое пространство, размывают четкость образа собственного тела, а символы превращаются в набор технических шрифтов, инструментом, позволяющим удобным способом распаковывать и запаковывать смысловые конструкты.
Все большее число наших современников активно и едва ли не непрерывно создают собственный контент: пишет тексты и комментарии, размещает видео и фотографии, другими словами, так или иначе отображает свое присутствие в информационном поле. С определенными допущениями можно предположить, что ведение сетевого дневника или блога (что, по сути, представляет собой акт создания гипертекста) является наиболее значимым инструментом поддержания и создания виртуальной идентичности. В этом смысле примечательно, что Википедия рассматривает сетевую или виртуальную идентичность как «совокупность гипертекстовых компонентов сетевого облика индивида».
Любопытно, что личный дневник, на протяжении многих веков выступавший в качестве инструмента самопознания и самотрансформации, все чаще становится средством показать себя, а самоидентификация – способом моделирования личной информационной среды. На наших глазах ноосфера становится медиасферой, а живое присутствие подменяется информационной включенностью. Хосе Ортега-и-Гассет, обращаясь к рассмотрению подобных явлений, писал: «По мере того как я думаю и говорю не самоочевидные, выношенные мною самим мысли, а повторяю мысли и слова, которые произносятся вокруг, моя жизнь перестает быть моею и я перестаю быть той неповторимой личностью, какой являюсь, и выступаю уже больше от лица общества, то есть превращаюсь в социальную машину, социализируюсь».
Так синтаксис внутреннего языка, прорастая в синтаксис медиареальности, неуловимо меняется, в результате чего грань между виртуальным и реальным становится все более зыбкой. Достаточно просмотреть пару-тройку страничек в социальных сетях, чтобы убедиться в том, что большую часть информации составляют скопированные записи и изложенные в собственном пересказе чужие мысли. Так творческая активность, на протяжении всей человеческой истории свидетельствовавшая об активном модусе сознания, в пространстве медиа нередко становится способом фиксации новых соглашений. Другими словами, синтаксис медиареальности с неизбежностью закрепляет себя в жестких, но социально приемлемых формах.
Восприятие медиа не предполагает сакральности времени. Здесь рабочее время должно быть максимально эффективно, а свободное время – в той же максимальной степени освобождено для потребления – неважно, виртуального или реального. Соединение информационного пространства с пространством реального неминуемо приводит к тому, что виртуальное потребление стремится компенсировать недостаточность материального. В чем опасность такого положения дел?
Информационное пространство в той или иной мере нивелирует разницу между конкретными объектами потребления и тем, что не имеет номинальной ценности – например, чувствами. Такая позиция позволяет рассматривать и межличностные отношения с позиций равноценных вложений, равно как устремляться на поиск того, что можно получить при минимальном вкладе. Ценность как то, что длит себя во времени и подкрепляется опытом, и ценник, реализующий возможность быть присвоенным, в медиапространстве отождествляются повсевместно.
Такой процесс на протяжении нескольких лет мне довелось наблюдать в издательской деятельности. Полтора десятка лет назад, написав с некоторым интервалом три романа, я предпринимала робкие попытки их публикации. Романы так и не вышли, но сама возможность публикации вызывала у меня целую бурю эмоций. Не имея связей в литературных кругах, я использовала вполне традиционный путь, посылая авторские заявки в адреса редакций. Отсутствие реакции било по самолюбию, наводя на печальные размышления о собственной бездарности. В определенный период я освоила искусство написания синопсисов и аннотаций. И даже подписала авторский договор на публикацию одного из произведений. Эта «эпопея» продолжалась несколько лет. За это время вышли мои нехудожественные книги, а сама профессионально занялась редактированием, наблюдая как меняются требования авторам. Из года в год все более настойчиво звучат требования описать то, как автор планирует продвигать свою книгу. Несомненным преимуществом при отборе на публикацию стали пользоваться авторы, имеющие собственный сайт, ведущие блогов, активно участвующие на форумах или проводящие мастер-классы. А несколько лет спустя, получив приглашение работать в издательстве, выпускающем психологическую литературу, я соприкоснулась еще с одним тогда новым для меня явлением. В обязанность редактора вменялась необходимость отслеживать активность авторов в социальных сетях и личных сайтах, а в случае уже изданных в издательстве книг – способствовать продвижению авторского бренда. Мы становимся свидетелями того, как книга в качестве культурного продукта все чаще становится объектом потребления, инструментом рекламы, а фигура автора сливается с авторским брендом.
Подобно тому, как ребенок овладевает языком, не зная его правил, столь же незаметно для себя мы овладеваем языком медиа, проникаясь одноплановостью виртуального и реального, делая это фактом собственного восприятия.
В связи с развитием медиатехнологий все чаще рассуждают о клиповом мышлении, хотя, по всей видимости, было бы правильнее говорить о клиповом восприятии. Такое восприятие предполагает большую скорость обработки информации без выраженной необходимости прослеживать внутренние смысловые связи. Этот процесс требует высокой скорости и даже своего рода мастерства, но имеет и определенные издержки, все более отдаляя нас от контакта с глубинными смыслами. Обратной стороной этого является то, что клиповое восприятие в той или иной мере сопряжено с формированием навыка деконцентрации как равномерного распределения внимания по фону, предполагающему растворение выхватываемых вниманием фигур.
Я далека от того, чтобы говорить о более или менее однозначных соответствиях такого способа восприятия с психотехническими практиками, но не могу упомянуть о том, что в буддистской медитации просветления випассана используется два типа сосредоточения – самадхи и випашьяна (випассана). Не вдаваясь в детали, можно сказать, что самадхи предполагает классическую однонаправленную концентрацию, в то время как випашьяна – максимально объемное восприятие потока поступающих ощущений, чувств, мыслей с акцентом на их постоянном осознавании.
Анак, монах-инструктор в одном из монастырей лесной традиции тхеравады, говоря о практике медитации, неоднократно повторял, что оба способа сосредоточения неотделимы друг от друга. И настаивал на понимании того, что те, кто практикует лишь самадхи, могут довольно быстро достичь различных, но при отсутствии практики випашьяны дальнейшее развитие сильно замедляется. Мой скромный опыт практики подтвердил необходимость одновременного развития обоих навыков. Так, на определенном этапе можно обнаружить, что при прогрессе в деконцентрации навык единонаправленного сосредоточения в обыденной жизни существенно ослабевает. А дальнейшая дифференциация состояний приводит к мысли о том, что обе функции лежат в различных плоскостях сознания, взаимодействие между которыми осознается лишь косвенно.
Конечно же деконцентрация в психотехническом ключе существенно отличается от характера распределения внимания в медиапространстве. Тем не менее, опыт расширения и распределения внимания в максимальном диапазоне имеет несомненное сходство с погружением в пространство гипертекста. Попытки совмещения обоих практик при соблюдении достаточной осторожности может открыть вдохновляющие перспективы. Стоит лишь помнить, что отработка и навыка концентрации, и деконцентрации равно как при тренировке внимания в обычных условиях, так и в медиапространстве требует значительных временных ресурсов.
Естественно, я бы не стала говорить об однозначном уравнивании виртуального и реального миров в акте восприятия современного человека, но могу предположить, что речь идет об их исключительно плотном переплетении. Особенно наглядно это проявляет себя в синтаксисе аудиовизуальной медиа. Человек может сезон за сезоном смотреть сериал определенной тематики, искренне считая, что это легкое времяпрепровождение, ведущее к расслаблению после трудовых будней, не имеет на него глубокого воздействия. При этом крайне сложно бывает отследить, насколько поступающая информация перерабатывается и ассимилируется непроизвольным вниманием, оказывая самое непосредственное влияние на область бессознательного. Однако, большинство из нас искренне полагает, что достаточно свободны от какого бы то ни было воздействия и обладают достаточным контролем, чтобы отслеживать глубинные маршруты собственного внимания. Думаю, что если бы это было действительно так, мы бы вряд ли наблюдали столь стремительно нарастающую эпидемию всевозможных психологических проблем и психических расстройств, вызванных диссонансом между синтаксисом собственного бессознательного и языком медиа.
Однажды из уст ведущего тренинга я услышала фразу о том, что благодаря Глобальной Сети голос психоза становится все громче. Так, если раньше круг слушателей пациента психиатрической больницы ограничивался обитателями палаты, а роль пьедестала выполняла больничная тумбочка, то Мировая Паутина дает возможность быть услышанным спасителям мира, чья логика не дает шанса усомниться в своей непогрешимости. Как известно, до появления психоанализа душевная болезнь безмолвствовала, не имея языка, чтобы свидетельствовать о себе. Синтаксис масс-медиа создает возможности для психического заражения тех, кто не имеет иммунитета к выхолощенным смыслам и суггестии потребления. Современный нам психотик может иметь личный канал на ютубе, вести блог и даже организовывать тренинги личностного роста. Кто как ни мы сами несет ответственность за собственную судьбу, за наши сделанные и – что не менее важно – не сделанные выборы?
В русском языке есть красивое емкое слово – современник. Возможно, в глубоком, едва ли не онтологическом смысле современник – тот, кто соприкасается с потоком времени, с его веществом, обмениваясь с ним энергией. Но мы нередко забываем о том, что поток времени не является силой, обрекающей нас на пассивность. Равно как и то, какие именно события внутренней жизни способны изменить ход истории.