Тело возраста

Фрагменты книги "Искажения"

Будет ли тогда разумным определять Время как Жизнь Души в движении, когда она переходит из одной фазы действия или существования в другую?

Если же затем Душа отойдет, погружаясь снова в первичную целостность, Время исчезнет...

Плотин

 …теперь мы можем говорить о теле как подвижном пределе между будущим и прошедшим, как о движущем острие, которое наше прошедшее как бы толкает непрестанно в наше будущее.

А. Бергсон

Глубина отождествлений индивида с социобиологической ролью, пожалуй, нигде не становится столь явной, как в представлениях о возрасте. Для многих из нас вопросы, связанные с возрастом, вызывают неоднозначную реакцию: в субъективном восприятии человек редко совпадает со своим паспортным возрастом – мы кажемся себе либо недостаточно взрослыми, либо слишком старыми для чего бы то ни было. С чем же связано такое положение дел?

В психологии обычно выделяется три вида возраста: биологический, психологический и социальный, отличающиеся друг от друга разной степенью объективированности.

Биологический возраст фиксирует человека с раннего рождения и связан с развитием как самого организма, так и его функций. Родители ожидают, что в определенный срок у малыша начинают прорезаться зубки, вскоре он сделает первые шаги и примется безудержно лепетать. Ребенок, посещавший детский сад, становится школьником, студент вступает в самостоятельную жизнь, и наконец, достигнув пенсионного возраста, индивид попадает в туманную категорию пожилого или «возрастного».

Возрастная психология как раздел науки пытается выделить критерии, в соответствии с которыми в каждом возрасте перед человеком ставится определенный спектр задач (так называемая ведущая деятельность), а успешность или неуспешность их решения определяет возможность прохождения следующего витка. Своего рода метрической единицей в зоне решения этих вопросов становится социальная адаптация. На этих основаниях, по сути, базируется деятельностный подход, принятый отечественной школой психологии.

Предвижу возражения: разве различные направления психологии не говорят об этапах индивидуации, самоактуализации, обретении личностного опыта, выстраивании новых смыслов? Конечно, речь об этом идет непрестанно, но в большинстве случаев и здесь прорисовывается хоть и невидимая, но явственно ощущаемая граница возрастной адаптации, довольно жестко определяющая пределы самоидентификации. Сложно не согласиться с тем, что социальная адаптация является необходимым маршрутом человеческой судьбы. Необходимым, но отнюдь не единственным и доминирующим!

 В том случае, когда социальное бытие затмевает все остальные аспекты жизни, собственное тело автоматически обретает статус социального организма, что неминуемо приводит к сужению осознавания и энергообмена. Особенно явным это становится в старости. Часто можно наблюдать, как социально активный человек, выйдя на пенсию или в силу болезни отойдя от дел и сталкиваясь с ослаблением рабочих, деловых, семейных и культурных связей, оказывается фрустрированным. Отсутствие привычного энергообмена, основанного на фиксации себя как социального организма, ведет к резкому снижению функций.

В глубинных слоях бессознательного биологическое старение связывается со смертью. В то же время, именно смерть как конечный предел задает возможность изменчивости психической реальности. Поэтому именно изменчивость становится важным звеном цепи, соединяющим беспомощность, воспринимаемую как сокращение возможностей – и, собственно, смерть.

Процесс естественного старения крайне редко попадает в поле осознания индивида, происходя по большей мере в автоматическом режиме. Человек забывает (а чаще всего никогда не задумывается), что восприятие в качестве перцептивного опыта происходит в диапазоне, свойственном определенному состоянию психо-соматической структуры. С возрастом структура естественным образом меняется, но восприятие продолжает сохранять первичную фиксацию, ригидность, что приводит к неизбежному искажению картины.

Надо сказать, что такая ригидность со всех сторон подкрепляется системами убеждений, проявляющими себя в формах расхожих суждений, которые игнорируют живой опыт происходящих изменений. Непроизвольное внимание отбирает и фиксирует информацию таким образом, чтобы интерпретировать действительность как объективный процесс, выводя из него возможность существования неких всеобщих законов.

Избежать того, чтобы попасть под абсолютную власть описания такого рода, представляется задачей отнюдь нетривиальной. В то же время даже самое общее понимание наиболее распространенных структур описаний позволяет сделать первый шаг к освобождению.

Надо сказать, что на сегодняшний день существует несколько распространенных биологических теорий старения. Описание каждой из них потребовало бы как минимум отдельной главы книги. И поэтому мы  лишь кратко остановимся на некоторых.

Так называемая теория «программированного старения» рассматривает процесс старения как запрограммированный эволюцией и включенный в генетический код. На иных основаниях базируется концепция «непрограммированного старения». Она предполагает, что повреждение клеток может происходить случайно, при стечении обстоятельств. Другая теория, так называемая «теория интоксикации», как и следует из ее названия, рассматривает старение как процесс, связанный с интоксикацией, то есть самозаражением организма. При всем разнообразии подходов к вопросу старения они сходятся в понимании того, что старению сопутствует дисгармония физиологических процессов. Как мы видим, выбор невелик: в зависимости от личных предпочтений мы можем найти для себя едва ли не любое объяснение происходящего, подкрепить его фактами и стареть в соответствии с внутренней логикой избранного объяснения, согласно которому старение неизбежно ведет к дисгармонии, – другими словами, к ослаблению и деградации тела.

От нашего внимания часто ускользает, что и система социальных координат, и связанное с ней описание мира оказываются связаны с возрастом, причем связаны самым непосредственным образом. Я неоднократно становилась свидетельницей того, как люди, достигнув определенной временной черты и фиксирующие ослабление или изменение характера связей с окружающими, описывают свое состояние как истощение, употребляя такие метафоры, как «отработанный шлак» или «вычерпанный колодец». Такие образы свидетельствуют по большей мере о несформированности или исчерпанности внутренних ресурсов, которые были задействованы на реализацию социальной адаптации, что сделало индивида зависимым от окружения. Ну а может ли быть иначе?

Вспоминается, что стоики понимали состояние старости как возможность довольствоваться собой, обретения устойчивой внутренней опоры. Практикующие стоицизм ясно осознавали, что такая возможность не достигается единомоментно, но требует длительной подготовки в течение всей жизни. В противоположность этому, внимание, не обладающее хотя бы ограниченным опытом обращения на самое себя, попадает в жесткую зависимость от внешней среды – окружающих людей, внешних обстоятельств и информационных потоков.

В даосской традиции привычно выделяют конкретные временные рубежи, при прохождении которых меняется характер энергообмена, возникают новые формы увязывания энергии. Следование ритму позволяет не только накапливать энергию, но и трансформировать ее в новое качество. Если трансформационные изменения не происходят, это приводит не только к остановке развития, но и возникновению патологических процессов. Я заговорила о даосской традиции в силу того, что язык ее описания наиболее ярко выделяет представление о единстве психологического и биологического субстрата, пребывающих в непрестанном процессе изменения. Кроме того, здесь содержится указание на то, что с возрастом человек, ориентированный исключительно на внешний энергообмен и не обретший опыта самодостаточности, истощается и ослабевает.

Преодолеть жесткую зависимость от источников внешней энергии человеку, не имеющему опыта обращения внимания вовнутрь, с возрастом становится все сложнее. Не потому ли основной жалобой пожилых людей является недостаток внимания, а у родственников часто возникает ощущение усталости и опустошения после контактов с людьми старшего возраста?

Восприятие, зафиксированное на установившемся в молодости энергообмене, в зрелости часто обретает ригидность, понимаемую как потерю пластичности, всячески сопротивляясь тому факту, что характер взаимодействия с миром и людьми непрестанно меняется. Подобное сопротивление часто наблюдается в детско-родительских отношениях: родители с трудом смиряются с независимостью подрастающего чада, включающегося в новые сети взаимодействий, и часто обижаются, когда не получают ожидаемых порций внимания. Думаю, я не сильно ошибусь, если скажу, что именно ожидание отклика извне, напряженное обращение внимания окружающих на себя с целью получения обратной связи и является фиксатором ригидного восприятия.

В качестве одного из критериев зрелости я бы выделила способность удерживать переживание напряжения как несоответствия того, что ощущается и воспринимается как реальное, и собственных представлений и ожиданий.

По мере взросления и старения у индивида все более четко проявляет себя характер энергообмена, наработанный в течение жизни, более выпукло проявляется качество реакций. Вектор, задаваемый возрасту, подобен магниту, притяжению которого мы следуем как естественному току Судьбы. Другими словами, сама мысль о неизбежности старения и запуске этого процесса создает что-то вроде вектора внимания, оказывающего значительное влияние на дальнейшее существование. Достаточно окинуть беглым взглядом издания по возрастной психологии, чтобы поймать общую тональность описания старости как процесса, сопряженного с упадком сил и увеличением зависимости от окружающих. Клиническая психология фиксирует внимание на том, что возрастные органические изменения приводят к ослаблению высших психических функций, таких как память, внимание, мышление, а в наиболее тяжелых случаях и к распаду личности.

К сожалению, в нашей культуре почти не проявлена мысль о том, что старение предоставляет шанс перехода от нормального существования к аномальному, минуя фазу патологии. Физиология старения, геронтология, наряду с другими дисциплинами, занимающимися вопросами старения, сфокусированы, по большей части, на вопросах, связанных с распадом систем и функций, изучении возможностей замедления этого распада и поиском компенсаторных механизмов. Возрастные переходы, сопровождающиеся актами целенаправленного усилия по включению осознания, в большинстве случаев ускользают из сферы внимания. Другими словами, речь не идет об изменении качества психофизиологического субстрата.

Следы описания процессов, связанных с глубинной трансформацией, обнаруживаются в истории китайской мысли, обращающейся к вопросам активного долголетия. Для примера одной из целей практик долголетия является пополнение запаса врожденной энергии, изначальной ци, которая расходуется по мере жизни. Такое пополнение отнюдь не представляет собой количественное накопление энергии, но связано с трансформацией энергий цзин и шен, происходящей по определенным ритмическим законам. Не имея возможности углубляться в тему, хочу лишь подчеркнуть, что активное долголетие предполагает присутствие постоянных направленных трансформационных усилий.

Включение осознания в процесс биологического старения предполагает развитие особого рода качеств дифференциации, способности различения тончайших внутренних процессов. Несмотря на то, что этот процесс весьма индивидуален, по всей видимости, существуют некоторые закономерности его протекания.

В качестве необходимого допущения мы должны принять мысль о том, что человек представляет собой открытую систему. Это допущение, основанное на реальном опыте внутренних переживаний, имеет принципиальное значение для формирования дальнейших маршрутов внимания. Ведь именно открытая система предполагает возможность активного энергообмена с внешней средой, которая отнюдь не ограничивается социальными взаимодействиями. Чтобы прояснить эту мысль, имеет смысл обратиться к естественнонаучной парадигме.

Согласно И. Пригожину, «подвижность» системы, к которой может быть отнесен и человеческий организм, представляет собой способность отвечать сохранением равновесия на сильные взаимодействия, - то есть создавать большие флуктуации вблизи точки диссипативного равновесия. Идея ученого о «невероятности» живых систем, способных выходить далеко из состояния равновесия и неизбежно к нему возвращаться, в свое время произвела переворот в умах биологов и физиков. Тело человека, представляя собой открытую живую систему, обладает способностью к созданию больших флуктуаций. С другой стороны, тело имеет целый ряд генетически детерминированных особенностей. В геронтологии распространены такие понятия как «синхроноз» и «десинхроноз». Предполагается, что в зрелости организм представляет собой динамическую равновесную систему, в которой синхроноз и десинхроноз сменяют друг друга. Так уравновешиваются противоположные тенденции: гомеостаз и гомеокинез, стабильность и нестабильность. Этот процесс более всего напоминает ритмы вдоха и выдоха. По мере старения происходит смещение равновесия в сторону несинхронных или энтропийных процессов, что приводит организм к точке полного равновесия, иными словами, смерти.

Можно утверждать, что процессы синхроноза и десинхроноза самым непосредственным образом связаны с чувственно-эмоциональным субстратом личности, отчасти эндорфинной насыщаемостью тела. В подавляющем большинстве случаев весь запас свободной энергии расходуется на то, что в традиции нагуализма называется небезупречным реагированием, другими словами, бесконечно повторяющимися и усиливающимися путем  реверберации истощающими чувствами, имеющими в своем основании преимущественно социальную основу. Лишь после того, когда эти чувства обнаруживаются и хотя бы частично трансформируются, становится возможным говорить о более тонкой дифференциации состояний. Думается, что именно тогда тело, выражаясь словами Батая, обретает возможность трансгрессивности.

В процессе написания этих строк перед моим внутренним слухом возникали голоса возражений тех, кто потребует доказательств того, что мои слова о возрастной трансформации не являются пустым звуком, зовущим в неведомые дали красивых иллюзий. В ответ им хотелось бы привести проникновенные слова Шри Ауробиндо: «Я становлюсь тем, что я прозреваю в себе. Я могу сделать всё, что внушает мне мысль; могу стать всем, что мысль открывает во мне. Это должно стать непоколебимой верой человека в себя, ибо Бог пребывает в нём».

Завершая разговор о возрасте и тех искажениях, которые сопутствуют представлениям о нем, хочу упомянуть о том, что некоторые люди, не занимающиеся специальной практикой, в силу тех или иных причин испытывают небезупречные чувства крайне редко. В традициях Востока их называют людьми с хорошей кармой, а в обычной жизни они редко привлекают к себе внимание. В контакте с такими людьми возникает ощущение светлого покоя. Они красиво стареют, не требуя внимания у окружающих, но часто вызывая у близких и знакомых интерес, редко жалуются на болезни и до глубокой старости сохраняют ясность ума и свежесть чувств. Мудрость сердца, присущая им, далеко не всегда облекается в одежды интеллектуальных построений, но становится очевидной для стороннего наблюдателя. Само их присутствие порой действует на окружающих исцеляюще. К сожалению, мы видим их нечасто, но каждая встреча с ними наполняет радостью и надеждой.

Мне посчастливилось быть знакомой с несколькими красиво состарившимися людьми. Их объединяло то, что, будучи лишенными гордыни, они оставались способны к глубокой благодарности к жизни и людям за все то, что с ними происходит. Но самым замечательным в них являлось плохо поддающееся описанию качество, которое можно описать как то, что не позволяет пропускать недоброе дальше себя: не осуждать, не участвовать в сплетнях, не держать обид, не ждать воздаяния и не завидовать. Можно предположить, что перечисленные качества вполне определенным образом влияют на преобразование психофизического субстрата, способствуя гармоничной сонастройке тела со средой.

«У человека на пути знания есть четыре врага: это страх, ясность, сила и старость, – говорил учитель Карлоса Кастанеды Дон Хуан. – Страх, ясность и сила могут быть побеждены, но не старость». Продолжая мысль великого мистика, можно сказать, что широко транслирующееся представление о приближения старости как неизбежном снижении интенсивности энергообмена формирует вполне определенные маршруты внимания, структурно напоминающие сети самосбывающихся пророчеств. 

В попытках победить старость современная цивилизация без устали разрабатывает все новые технологии. А потому человек, задумывающийся об активном долголетии, часто попадает в замкнутое душное пространство медицинского бизнеса. Незаметно подкравшаяся болезнь захватывает как внимание, так и материальные ресурсы страдальца, становясь своего рода олицетворением наступающей старости. Еще с юности мне запомнилось определение, данное Аристотелем болезни как «приобретенной старости», а старости – как «естественной болезни». И кажется, что принимая такие положения в качестве самоочевидных, мы попадаем в плотное кольцо ложного смирения, не предпринимая ни малейших усилий для того, чтобы разобраться в специфике чудовищного давления этой силы.

Наблюдение за людьми, оказывающимися в потоке возрастных изменений, порой наводит на мысль о том, что старость становится фигурой, неким психоэмоциональным субстратом, стягивающим существенную часть внимания. Образы старости прочно закрепляют себя не только в индивидуальной психике, но и, обрастая многочисленными коннотациями, подобно плотной сети кровеносных сосудов, прорастают в культуру. «Гомеостазис нашего Я - это гомеостазис, прежде всего, психоэмоциональный и биохимический. – Пишет А.П. Ксендзюк. – То и другое неразрывно связаны друг с другом, поскольку являются всего лишь разными уровнями проявления одной и той же энергии».

Удивительно, но в подавляющем большинстве случаев мы без борьбы соглашаемся с окончательным старением в тот самый момент, когда Cтарость отбрасывает лишь смутную тень на поле Судьбы. Это отнюдь не всегда связано с достижением определенного биологического возраста: старость может настичь человека как в 60, так и в 40 и даже 25 лет. Задумываясь о признаках наступления старости, я не раз вспоминала высказывание Дж. Бернанда Шоу, показавшегося мне максимально полно отражающим позицию восприятия, характеризующую старость: «Я слишком стар, чтобы интересоваться кем бы то ни было – даже самим собой», – с горечью отмечает писатель. 

Что же представляет собой интерес к самому себе, о котором говорит писатель? Задумываясь над этим, можно отметить некоторые штрихи, обрисовывающие возможный ответ на этот вопрос. Собранность внимания и покой, непрерывные усилия по осознаванию себя, податливость и бесстрастность, и – самое главное и, пожалуй, самое сложное – открытость к исследованию и взаимодействию с Неизвестным – как в Большом мире, так и в собственном теле. Думается, что осознанное намерение признать старость не только как врага, но собеседника и учителя, существенно увеличивает наши шансы не только на достижение активного долголетия, но и реализацию своего шанса Свободы.