Яффа, шумная и многолюдная, пестрела непривычными для русских глаз аляпистыми одеяниями туземцев, толпами окружавшими русских паломников, в надежде выгодно сбыть свои товары. Проводник из русской духовной миссии, долженствующий прибыть специально дабы препроводить прибываших ко святому Гробу, задерживался в пути. А потому паломникам пришлось разместиться в единственной местной не очень большой и довольно грязной гостинице. Особенно страдали от вынужденной задержки женщины, не решавшиеся покидать убогое пристанище. Николай Васильевич же напротив заходил в гостиницу лишь изредка и ненадолго, по большей мере для того, чтобы напиться чаю и сразу же, гонимый смутной тревогой, шел бродить по окрестностям городка. Мысль о том, что вынужденная задержка являлось отнюдь не случайной, не покидала его все это время.
Единственной, пожалуй, достопримечательностью Яффы был дом Симона-кожевника, в коем апостол Петр сподобился чудесного видения. Внизу жилища располагалась теперь узкая темная мусульманская молельня, лестница с которой вела на крышу. Поднявшись на крышу и уплатив 10 копеек стоявшему при входе одноглазому турку в намотанной на голову цветной тряпке, можно было беспрепятственно любоваться чудесным видом, открывающемся на море и горы.
Гоголь уже не в первый раз поднимался по ветхой лестнице. Легкий морской бриз приятно освежал лицо.
« В Иопии находилась одна ученица именем Тавифа, что значит «серна»; она была исполнена добрых дел и творила много милостынь. Случилось в те дни, что она занемогла и умерла. Ее омыли и положили в горнице. А как Лида была близ Иопии, то ученики, услышав, что Петр находится там, послали к нему двух человек просить, чтобы он не замедлил придти к ним…Петр, встав. Пошел с ними; и когда он прибыл, ввели его в горницу…Петр выслал всех вон и, преклонив колени, помолился, и. обратившись к телу, сказал: Тавифа! Встань. И она открыла глаза свои и, увидев Петра, села….Это сделалось известным по всей Иоппии, и многие уверовали в Господа. И довольно дней пробыл он в Иопии у некоторого Симона кожевника.» ( Деяния апостолов, 9, 36-43)
Окончив чтение и отложив «Деяния святых апостолов» в заплечную суму , Николай Васильевич предался молитве. Слова лились легко и спокойно, невидимо растворяясь в бездонной небесной синеве. Потеряв счет времени, он наслаждался покоем до тех пор, пока откуда-то снизу послышался слабый шум, принявшийся понемногу усиливаться. На площадку поднимался кто-то еще. Гоголь, не желая встречи, отступил едва ли не к самому краю, устремив взор к кажущемуся бескрайним морю. Шаги меж тем зазвучали более гулко; и человек приблизился к Гоголю вплотную. Он обернулся и так и застыл в изумлении: вполоборота к нему стоял никто иной как барон фон Каин.
- Барон? Вы?
Казалось, по лицу человека пробежала улыбка, которая, впрочем, тут же сменилась выражением крайней серьезности. Пришедший развел руками, всем своим видом выказывая полное непонимание.
- Вы не узнаете меня? Мы встречались в Риме на Via de la Croce, вы были с визитом. - Он и сам понимал, что говорит что-то невразумительное.
Светлые панталоны, светлый же в тон им сюртук, белоснежные лайковые перчатки выдавали в бароне щеголя. Покрой одежды явно свидетельствовал о том, что барон прибегает к услугам дорогого портного. Судя по всему он только что сошел с корабля.
- Не узнаю вас. - Все с той же неуловимой улыбкой произнес барон.
Что за спектакль? Барон весьма хорошо, практически без акцента разговаривал по-русски.
- Барон! Вы явились разыгрывать меня. Но здесь это по меньшей мере неуместно.
- Не понимаю! – На лице его явственно проявились черты, выдающие раздражения.
- Барон! – Гоголь ощутил, как где-то глубоко внутри запульсировала дрожь, дрожь, усилившаяся настолько, что вскоре он почувствовал, что едва держится на ногах.
Почему же барон делает вид, что они не знакомы? Из опасения, что кто-то может услышать из разговор? Но кто? Единственное, что, кажется, интересует местных жителей – это деньги, которые могут они получить они от доверчивы паломников.
Барон меж тем обошел крышу и принялся спускаться вниз. Гоголь последовал за ним, немало удивляясь тому, какой важной исполненный достоинства походкой его спутник шествует по пыльным копийским улочкам. Судя по всему, он весьма хорошо ориентировался в местности. Пройдя шумный грязный базар, где торговали дынями, гранатами и еще какими-то невиданными им доселе фруктами, Николай Васильевич едва на потерял барона из виду. Обогнув повозку, доверху груженую домашней утварью, он едва не столкнулся со своим спутником нос к носу, но барон, казалось, не заметил его. Дорога, по которой теперь они шли, вела прочь из города.
Городской пейзаж сменился изумрудной зеленью пригородных лесов, полных невиданными им доселе деревьями, увешанными яркими плодами. Через некоторое время они дошли до фонтана, от которого дорога раздваивалась. Барон, до сих пор не обращавший никакого внимания на Николая Васильевича, подойдя к фонтану, внезапно остановился и, глядя Гоголю прямо в лицо, что-то быстро и отрывисто произнес на чужом незнакомом ему языке, указуя рукой на правую дорогу.
« А ведь не мог же я ошибиться, никак не мог, - думал Гоголь, - И руки его: длинные, худые, костлявые. Как же ошибиться я мог, коль руки эти писать собирался, и писал, да только вот так писал, что рвал после. А посох… Хоть и нет самого посоха, а палку так же держит, одними только пальцами, без ладони, и палка, приглядеться коль получше, отнюдь не проста, хороша палка!»
Досадливо, как ему показалось, махнув рукой, барон, чуть ускорив шаг, отправился по дороге. Николай Васильевич в нерешительности стал: назавтра назначалось тронуться караваном во святой Град. А то если и правда теперь указал ему барон путь, коим ему и должно следовать? А другое все так, антуражу ради?
« А пусть! – думал Гоголь. – Пусть его! Пусть! Коль затеряюсь в Святой Земле, значится и судьба моя такая!»