Рядам песчаных холмов, казалось, не будет конца. Лишь изредка, когда он поднимался на возвышенность, взору открывались оазисы зеленеющих полей, обрамленные островками маслин и тутов. Расстояние между Гоголем и бароном, следующим в десятке саженей, оставалось неизменным. Привыкнув к быстрому темпу ходьбы, Николай Васильевич испытывал едва ли не физическое наслаждение. Ноги то утопали в вязкой песчаной почве, то пружинили, ступая по каменной, усыпанной мелкими камнями тропе. Благословенная земля, разгоряченная палящим солнцем засушливого лета, теперь отдыхала, блаженно предвкушая то время, когда щедрые потоки небесной воды успокоят ее жар долгожданной прохладой. Живые изгороди кактусов, составляющие едва ли непременную принадлежность палестинских деревень, чрезвычайно веселили Гоголя: в Малороссии – все подсолнухи да кукуруза, а здесь вот кактусы понасажены – смех да и только! А ведь сказывал инок Иоанн, с коим во Франкфурте беседовать доводилось, что будто Сад Иеговы и был тот сад, в коем кактусы росли. Когда же кактусовая ограда оказалась недостаточным оплотом против вторжений в царство Божие, сад этот оградили крепкою каменной стеною.
Увлекшись разглядыванием кактусов, Николай Васильевич не сразу заметил, как, сбившись с дороги, потерял из виду своего провожатого. Густая стена окруживших его кактусов казалась непреступной.
- Барон! Барон фон Каин! Не извольте в жмурки играть! Полноте, любезный, натешились! Я ж узнал вас! А мне ж без вас теперь не выбраться!
Он предчувствовал, что ответа не последует. Равно как знал и то, что с бароном они непременно встретятся. Да только произойдет это гораздо позже.
Яркое бесцветное солнце между тем принялось понемногу склоняться к горизонту. Николай Васильевич продолжал продираться вперед, не разбирая более дороги, ни о чем не думая, будучи погружен в состояние того безразличия, которое более всего сходно с покоем. Наконец царство кактусов выпустило его из своих владений, и взору писателя открылась бескрайняя песчаная пустыня, напоминающая широко раскинувшееся море. Бездумно, ощущая внутри себя необыкновенную тишину, он все шел и шел, одинокий человек, растворившийся в просторах земли. Земли, где много веков тому назад ступала нога Спасителя.
В закатных лучах дневного светила на горизонте забрезжили вдруг неясные точки. Через некоторое время в смутных очертаниях проступили фигуры всадников. Гоголь, опомнившись от забытья, направился в их сторону, но всадники свернули вправо, принявшись стремительно удаляться. Едва ли не бегом он ринулся в их сторону. Сердце гулко заухало в груди, и стук его, казалось, принялся стремительно распространяться по безлюдной равнине. Николаю Васильевичу все-таки удалось взобраться на песчаный холм, но всадники, по всей видимости заметившие в одиночку путешествующего иностранца, сочли за лучшее не останавливаться.
Гоголь в изнеможении упал на землю. Впервые за все это время его охватил страх: оказаться в незнакомой стране без знания языка, проводника и практически без денег было небезопасно. Если его и хватятся в Яффе, то вряд ли станут искать, сочтя, что экстравагантный русский решил предпринять путешествие в Иерусалим в одиночестве. О том, чтобы самому найти дорогу назад, не могло быть и речи.
Сидя на холме, Гоголь наблюдал, как тонкой струйкой сыплется сквозь пальцы песок, становящийся все более темным в слабеющих бликах закатного солнца. С горькой усмешкой вспоминал , как по отъезде из России, многие напутствовали писателя дать по приезде самое что на есть полное описание святой Земли. Описание…Вот в этой горсти земли, праха земного и таится все полнота, да токмо как описать ее? О чем же писать тут? Едино если и надобно что писать, то о человеке, про человека. Про Бога давно все сказано.
Песок все утекал сквозь пальцы - та самая земля, по которой много веков назад ступала нога Спасителя, обутая в простую сандалию. И потоки небесной воды, из года в год омывающие эту землю, так не смогли смыть память этого прикосновения.