Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать...

Ф. Тютчев

1. Немного об утопиях или лирическая преамбула

Древнегреческое слово утопия состоит из двух основ οὐ «не» + τόπος «место». Можно сказать, что утопическим является все, что не получило своего места – не нашло себя в пространстве или во времени. Мы привычно называем утопическими идеи, как нам кажется, мало связанные с действительностью или не находящие в ней место.

Впрочем, если вдуматься, едва ли не любая идея, концепция или теория вначале являют себя как утопические. Уже позже они становятся более или менее привычными – а, значит, обретают е место. Но случается, что этого не происходит. И это не редкость. Одна, но далеко не единственная причина этого - творческое бессилие автора – немотствование. Оно столь же мучительно для поэта сколь тягостно для ваятеля, неспособного воплотить замысел в скульптуре, равно и трагично для писателя, оказавшегося в творческом тупике. Приходят на ум пронзительные строки О. Мандельштама:

Я слово позабыл, что я хотел сказать.

Слепая ласточка в чертог теней вернется,

На крыльях срезанных с прозрачными играть.

В беспамятстве ночная песнь поется.

«Слепая ласточка» - образ иррациональной силы вестницы иных миров, невоплощенного будущего, слова, идеи. Поэт, услышавший слово, забыл его, и тем самым потерял навсегда:

Но я забыл, что я хотел сказать,

И мысль бесплотная в чертог теней вернется.

Тоской по невоплощенному веет от этих строк. Кто возьмется разделить ускользающее переживание несбывшегося? Сколько не свивших гнезд идей-ласточек обречены пребывать в чертоге теней?

Случается, что наши души становятся тем, что дает место невоплощенному. Так утопии причащаются реальности, прорастают в мир, выражают себя.

Я хочу рассказать об одном учении – точнее сказать Великой Идее, которую уже больше 100 лет привычно называют утопической. Случилось так, что я узнала о ней на заре юности, позже в рамках семинаров по русской философии делала доклад по теме, а в 2004 году даже написала небольшое произведение с пафосным названием «Башня вавилонская». В «Башне» я затронула темы утопии, о которой пойдет речь ниже. По прошествии лет в памяти стерлись детали, но сейчас, занимаясь консультированием и переосмысливая идеи системной терапии, мое внимание все чаще примагничивается к ней. Речь идет о философии общего дела русского мыслителя Н.Ф. Федорова.

Я пишу этот текст, чтобы в меру своих скромных сил дать внутри место для идей московского старца – именно так называли его современники. Возможно когда-нибудь я напишу роман или что-то подобное, где будут и главы «Башни вавилонской». Но не сейчас.

С годами для меня все явственнее резонансы учения Н.Ф. Федорова с наследием величайшего мыслителя и практика 20 века Шри Ауробиндо. Удивительным образом линии смыслов высвечивают узоры моего нынешнего видения. Надеюсь, когда-нибудь они обретут более ясные контуры.

2. «Воскресения ради» юродивый

О Николае Федоровиче Федорове – скромном библиотекаре Румянцевского музея – современники говорили не иначе как с благоговением. Его идеи высоко ценили современники - Вл. Соловьев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой. Примечательно то, что сам московский старец беспрерывно искал возможность донести свои мысли через великих современников. Не случалось. Он возлагал огромные надежды на доклад Вл. Соловьева на Психологическом Обществе в Санкт-Петербурге в 1891 году, но философ увлекся личной интерпретацией и метафизикой, за что Федоров. обиделся на него не на шутку, обвинив в метафизической бесплодности, «треске и шуме». В ответ Вл. Соловьев назвал старца «воскресения ради» юродивым, и, по всей видимости испугавшись его гнева, почти вовсе прервал общение.

Достоевский, прослышав об удивительном мыслителе, попросил письменно изложить идеи нового учения, но смерть настигла писателя раньше. Н.Ф. Федоров почти 3 года собирался с ответом.

При этом автор вселенского учения избегал публичности, нередко подписывая собственные статьи чужим именем. Масштабы собственной личности казались ему недостаточными. Философия общего дела – так назвал свой труд автор - требовала иного размаха. Подобное чувство – смесь беспомощности и всемогущества - известно многим творцам. Думается, что именно стремление к анонимности наложило отпечаток некой неполноты, фрагментарности, опасливости на все учение. Ведь автор – тот, кто сумел обозначить себя, найти место. Аноним неуловим, его трудно застать где бы то ни было.

Два десятилетия назад на мое воображение поразило то, что могила мыслителя не сохранилась. По приказу московского правительства на месте кладбища Скорбященского монастыря, где он был похоронен, планировали разбить парк. Могилу сровняли с землей. Не парадоксально ли, что прах человека, ратовавшего за всеобщее воскресение и молекулярное восстановление отцов не нашел упокоения?

Поистине исполненной мистики мне видится поездка Н.Ф Федорова на Памир, на границу кочевого Турана и древнего Ирана. Именно здесь он искал место, где развернулась битва Ахурамазды ( Белобога) с Анграманью ( Чернобогом). В те времена он публиковал статьи в асхабадских газетах, вступал в полемику, но все было впустую. Его идеи не встречали одобрения. Безвестие, казалось, следовало за мыслителем по пятам. На слуху были лишь рассказы о необыкновенном аскетизме Николая Федоровича: свое жалование он отдавал бедным студентам, а сам зимой и летом ходил в протёршемся сюртучке, питался баранками с чаем, не позволяя себе никаких излишеств.

3. Вызов смерти

Для того, чтобы хотя бы кратко перечислить основные идеи мыслителя, потребовалось бы написать основательную монографию. Это не является моей целью. Мне хочется показать, что идеи писателя, во многом опередившие время, если и не дали всходов, то вступали и продолжают вступать в резонансы с тем новым, что появляется в мире.

Основной посмертно изданный труд мыслителя «Философия общего дела» представляет собой изложение идеи всеобщего воскресения отцов. Важно понять, что речь тут идет не о символическом акте, но воскрешении-преображении, охватывающим весь психо-материальный субстрат умерших. Такое воскрешение, по мысли автора, являет собой преображение природы мира. «Утопия!» - такова предсказуемая реакция большинства. «Утопия, ставшая продуктом невроза, в свою очередь подожденного страхом смерти», - добавят знатоки человеческих душ. Смерть – неизменная, реальность, отменить которую невозможно. Кто дерзнет восстать против этого? Нашлись те, кто дерзнул.

И речь здесь вовсе не о попытках продлить свое существование путем замены органов и привлечения достижений современных технологий, предлагающих «пилюлю бессмертия». Это способно вызвать лишь сочувственную улыбку. Нашлись те, кто дерзнул заявить о победе над смертью в противовес большинству, принявшему соглашение о ее неизбежности.

Великий мыслитель и практик 20 века Шри Ауробиндо писал: «Смерть неизбежна только потому, что существо, обитающее в теле, ещё недостаточно развито для того, чтобы непрерывно развиваться в одном и том же теле, и вынуждено менять его на другое, да и само тело ещё недостаточно сознательно. Если бы ум, витал и само тело были более сознательны и пластичны, то необходимость в смерти исчезла бы.» Так необходимость смерти, причем смерти телесной, поставлена под сомнение. У Н.Ф Федорова, творившего за несколько десятилетий до великого йогина, не вызывает никаких сомнений возможность преодоления энтропии, распада. Причем, по его мысли, произойдет это непременно в космическом масштабе: «Человеческий род станет астрономом-регулятором». Послушаем как мощно звучит пророчество старца: «Человеку будут доступны все небесные пространства, все небесные миры только тогда, когда он сам будет воссоздавать себя из самых первоначальных веществ, атомов, молекул, потому что тогда только он будет способен жить во всех сроках, принимать всякие формы».

Сознательное тканетворение – одна из основных идей мыслителя. Творческий процесс воссоздания организма, по мысли Федорова, позволяет стать причиной самого себя, что означает восстановить цепь своих непосредственных телесно-природных причин – предков. Но воскрешение предполагает не только воскрешение физического облика, но и душевного склада, психики, самосознания. Спросим самих себя: насколько нам близка эта мысль? Ведь всеобщее воскрешение предполагает и воскрешение всего травматического опыта, боли, страданий, насилия. Способны ли мы вынести это? И что получим взамен?

Н.Ф. Федоров не задается этим вопросом. Для него очевиден прогресс воскрешающего развития, возможность прорыва, раскрытие потенциала. А готовы ли мы вернуть возможность невозможному? Св. Григорий Нисский писал о неисчезающих элементах человеческого тела, объединяемых эйдосом души. Идет ли речь о коллективной памяти человечества? Бог весть.

Шри Ауробиндо писал: «Изменение сознания необходимо, и без этого никаких физических сиддхи обрести не удастся. Но если оставить тело тем, чем оно было до сих пор, то есть рабом смерти, болезни, разложения, боли, бессознательности и всех прочих проявлений неведения, то это сделает полную супраментальную трансформацию невозможной.»

После 14 лет работы великий йогин столкнулся с большой трудностью. Он пришел к выводу, что для индивидуума недостаточно достичь окончательного решения самостоятельно. «Свет, если он и готов снизойти, не сможет закрепиться до тех пор, пока не будет готов принять давление Нисхождения.» По всей видимости, мы имеем дело с неким коллективным сопротивлением. Шри Ауробиндо описывал это как смертную память, закрепленную на уровне клетки.

Здесь физическое все более смыкается с психическим и духовным. Его сподвижница Мать писала о том, что реализация внешняя ограничена, и для осуществления некого всеобщего действия необходим какой-то минимум физических носителей. Другими словами, конкретных людей.

Вслушаемся, насколько сильно это резонирует с федоровской мыслью: «Нам остается на выбор: или полное одиночное заключение, или всеобщее воскрешение, в котором и полное взаимознание. Иначе: или ни Бога, ни мира, ни людей, или же все это в совершенной полноте!»

Поистине вселенский размах!

4. Неродственность или никто не исключен

Как я уже упоминала, Н.Ф. Федоров провозглашал прежде всего практический аспект своего учения. И он вполне проявился в практическом воплощении идей Родственности.

Мысль Н.Ф. Федорова о родственности и неродственности является ключевой в учении мыслителя: «В родстве, — писал он, — полнота жизни, чувства, разума, действия... в неродственности — безжизненность, разъединение, раздор и все его необозримые следствия, одним словом: родственное тожественно с бессмертным, а неродственное со смертным». Принцип родства, предложенный Н.Ф. Федоровым должен реализоваться как «признание себя сынами всех умерших отцов и, следовательно, братьями всех живущих». Вслушаемся в слова мыслителя: « И такое познание есть история, не знающая исключений, не знающая людей недостойных памяти». Именно в силу принадлежности к родству человек становится самим собой и – более того – делает возможным существование мира.

История, не знающая исключений…Тем, кто в той или иной мере знаком с современными направлениями психологии несомненно бросится в глаза фраза про историю, не знающую исключений. Понимание родовых связей, основанное на идеях Берта Хеллингера и его последователей, в практическом плане убеждает в реальности драматических и трагических явлений, явившихся последствиями исключений из систем рода. В соответствии с этим пониманием признание так или иначе пробивает себе дорогу, не взирая как на сопротивление участников, так и наше незнание. Сила Родственности взывает к принятию признания без исключения.

Не ставя перед собой цели хотя бы кратко осветить принципы системного подхода, я хотела бы лишь вкратце остановиться на одной из ее важнейших идей, широко используемых в расстановках. Идея сводится к тому, что делая исключенное видимым, мы обеспечиваем принятие этого.

В связи с этим вспоминается, как М. Мамардашвили сформулировал закон именованности, назвав его «условием исторической силы». Упуская нюансы различий видимости и именованности, мне кажется важным подчеркнуть саму по себе возможность выносить наружу материал прошлого: «Единственный шанс иметь будущее, а он же и шанс стать людьми – это, именую, выносить наружу и осознавать беды и несчастья, а не загонять их вовнутрь, где она начинают двигаться и развиваться иррациональными, стихийными и патогенными путями». ( М. Мамардашвили). Как показывает опыт, включение исключенного прокладывает путь к целостности каждого из нас. Этот процесс редко бывает легким. Это – труд души, предполагающий большую честность и готовность к изменениям.

5. «Как слово наше отзовется» или о ценности сверхценных идей.

В психологии и психиатрии существует представление о сверхценных идеях. Такие идеи, являясь маркерами психических заболеваний, определяются как выводимые из личности и ее реальных установок и характеризуются постоянно высокой эмоциональной заряженностью. Мне доводилось слышать о том, что идеи Н.Ф. Федорова можно отнести к сверхценным. Пусть так. Эмоциональный заряд учения русского мыслителя не может не обратить на себя внимания. Интонация автора порой напоминает воззвания пророков, сулящих бедствия для тех, кто не прислушается к транслируемой им истине. В этой связи вспоминается, что московский старец понимал под предсказаниями предупреждение, своего рода слепок с того, что ждет нас в том случае, если мы поддадимся пассивному следованию ходу вещей. Зачастую мрачное пророчество – способ изменить будущее. Вчувствуемся в глубину этой мысли!

Н. Ф. Федоров не дожил до революции. Не видел он и ужасов сталинских лагерей, сокрушительных войн 20 века. Для многих наших современников родственность стала лишь набором звуков. В то же время с приходом информационных технологий у нас появилась возможность по словам изобретателя кибернетики Норберта Винера, «телеграфировать человека как передаваемый сигнал». Мессенджеры и социальные сети преодолевают пространственные и временные ограничения, позволяя бесконечно тиражировать себя. И мы уже давно привыкли к этому. Но вновь прислушаемся к мыслям московского старца: «…человек, углубляясь в самого себя с целью самопознания, открывает , находит в себе самом предрасположения, наклонности – явления, для коих нет основания или причины в его собственной жизни, та что из намерения познать себя выходит познание своих составных частей, сознание того, что было прежде него, от чего он сам, познающий, произошёл, что в него перешло, т.е. познание своих родителей.» Так что же мы «телеграфируем» в мир? И кто является восприемником? Вновь вспоминаются строки, вынесенные в качестве эпиграфа: «Как слово наше отзовется?»

6. Линии надежды

Едва ли не любая идея, создавшая для себя место, формирует определенного рода гравитацию. Эту гравитацию я бы назвала гравитацией смыслов. Пару лет назад мое внимание привлек интернет-проект «Прожито», участники которого публикуют дневниковые записи. Среди них - дневники тех, кто оставил место в истории равно как и люди, память о которых запечатлелась у ближнего круга. Здесь всему находится место. Вчитываясь в цепочки строк, нередко становится пронзительно больно. Сколь много прожито! Как много может пропустить через себя человек, но сколь много и того, что мы не можем вынести! Способность переживания меняет нас. В той же мере, как совершает трансформацию переживание Родственности, всеобщей включенности, выходящей за пределы только человеческих связей. Думаю, подобные переживания подпитывали саму идею соборности. Но этот опыт плохо поддается словесному выражению.

«Солидарность всех поколений», признание всех историческими деятелями – то, о чем писал Н.Ф. Федоров, до сих пор выступает утопической идеей. Непросто вместить в себя боль и страдания жертв равно как и агрессию и несправедливость унижающих и лишающих жизни. Вспоминается вопрошание Ф.М. Достоевского о цене «даже одной слезинки замученного ребенка». Да и много чего вспоминается…

Но маршрут проложен. Пока это лишь пунктирные линии на карте. До тех пор, пока никто не придумал навигаторов и мало кто побывал там, невидимые земли видятся утопией. Но кто знает, может быть однажды проявятся новые ландшафты, где наши души смогут обрести целостность, а не нашедшая своего места ласточка не вернется более в чертог теней?