Она оглянулась.

Вспыхнули золотом купола храма, и вместе с ними запылала, поплыла жаром неверная осенняя листва. Последние лучи уходящего дня сделали город торжественным и праздничным. Город, по которому шли руки.

Руки были разными: детские ладошки, тонущие в теплых руках мам, мужские: обветренные и выхоленные, с кольцами и без, руки с ногтями, обласканными разноцветным шеллаком и руки подростков с обкусанными заусенцами. Десятки, сотни пар рук.

Самодовольные голуби лениво менялись местами, пригревшись на гранитных тумбах Львиного мостика, немигающими глазами глядя на странных людей, позабывших обо всем на свете.

Она оглянулась так, словно взгляд магнитило что-то, чего она не могла видеть, поправила челку и, подойдя совсем близко, зачем-то вспугнула голубей. Смута догорающего дня отражалась в нефтяно-темной воде канала.

Тонкие пальцы с редкими рыжими волосками теребили рукав светлой куртки. Он шел по тротуару, монотонной походкой отмеряя метры привычного маршрута. Мимо проскочили старушечьи руки, жилистые, бледные, руки, все время спешащие что-то делать. Рассерженный голубь надменно смотрел на нее с соседней тумбы.

Тонкие мужские пальцы на секунду выпустили рукав куртки, замерли, словно удивившись чему-то, и скрылись в кармане. Он остановился, словно загипнотизированный бусинами темных голубиных глаз.

Танец. Нелепый танец пожухшей листвы на ледяных плитах набережной. Многократно замедленный танец солнечных лучей, догорающих в узких колодцах питерских домов. И вдруг он увидел танцующие пальцы девушки, глядящей в темную муть канала.

Его пальцы вздрогнули, застыли в изумлении. Поддавшись их капризу, он остановился.

Вселенной крупно повезло: она не пользуется логикой людей, виртуозное владение которой позволяет ошибаться с полной достоверностью. Она никогда не путает пляску с танцем и не знает слов, от которых отделены смыслы.

Выход. Грациозное па. Шелест шин, далекий лай собаки, выгуливающей хозяина. Музыка ветра, вплетающаяся в решетки каналов. Танец рук. Поток, захлестывающий с головой.

Ее пальцы заволновались, словно спеша завершить незаконченный узор. Но это уже не имело никакого значения. Танец начался. В сгущающихся сумерках улыбающиеся львы казались наскоро сооруженными декорациями. Рука к руке: танец рук закручивал в своем вихре слепые окна домов, машины, людей.

Руки запомнят этот танец. Запомнят, даже если когда-нибудь услужливый разум убедится в том, что кроме декораций в тот вечер ничего не было. Даже если ветер навсегда покинет их, оставив взамен сквозняки недопонимания.

Медленно, словно персонажи андерсоновской сказки, вдоль канала зажигаются фонари. Озябшие руки прячутся в карманах, крепче сжимают ручки сумок и полиэтиленовых пакетов. А руки этих двоих танцуют в такт улыбающейся Вселенной. Люди так редко бывают счастливы!

Однажды она поймет, что он не любит ее. Задастся вопросом, любил ли вообще... И какой вообще бывает любовь? Праздные вопросы. Руки вздрогнут, закрывая ладошками слезы. А голуби с темными бусинами глаз укоризненно взглянут на обожженных последними лучами солнца львов. Не любит: что уж тут поделаешь?.. Боль – это тоже танец.

Но стоит ли прекращать танец сейчас? Прекращать, когда так много ветров слетелось, чтобы играть для них музыку и даже львы ухмыльнулись, перестав играть в декорации.