Лет 10 тому назад мое внимание почему-то стало отыскивать красивых людей. Да, да, я прекрасно понимаю, что каждый из нас уникален и прекрасен как Божье создание– все так. Да и красота, по уже ставшему избитым выражению, всегда в глазах смотрящего. Я про другое: про проявление красоты – в повседневной жизни, рисунке судьбы и отношений. Увы, великие да и просто талантливые и одаренные люди часто бывают неудобны для окружающих. И мы принимаем это как данность. О причудах людей искусства и ученых ходят легенды и складываются анекдоты. Кроме того, всевозможные акцентуации характера нередко травмируют близких, друзей, окружение. А расширение личных границ нередко приводит к сужению границ ближнего. Впрочем, верно и обратное. Уж кому как ни психологам знать об этом!

Сохранение гармонии иначе чем искусством высшего пилотажа назвать сложно. И дается оно далеко не всем. В Китае человеку, задумавшемуся над выбором наставника, предлагалось пообщаться прежде с его женой. Кто как не ближний человек видит нас лучше? Преподаватель по психиатрии однажды в шутку так объяснил нам разницу между психотиком и невротиком: психотик – тот, рядом с которым страдают ближние, невротик – тот, кто страдает сам. Мы все больше говорим про личные границы, умение полюбить себя, позволить себе быть собой со всем полагающемся перечнем прилагательных. Зачем быть хорошим/удобным/заботливым, если достаточно просто быть собой? А там уж как пойдет: не нравится – это уж личное дело каждого. Как любят иногда шутить «с кем поведешься, так тебе и надо»… А я продолжаю отыскивать красивых людей, и всякий раз радуюсь, когда это удается.

Уже несколько лет, работая над своим романом, я возвращаюсь к биографии Антуана Сент Экзюпери. Рядом с ним, человеком сложного характера и удивительной судьбы было хорошо всем – друзьям, близким, любимым. С трудом верится, что он, весельчак и балагур, умеющий смешить и сочувствовать, многие годы тяжело работал над «Цитаделью», романом-загадкой, при чтении которого я всякий раз зависаю подобно старому процессору, неспособному справиться с несколькими задачами. Впрочем, судя по откликам критиков, не я одна.

Открытием этого лета стала для меня Туве Янссон, знаменитая прежде всего как «мама» мумми-троллей. За свою жизнь Туве написала кистью и буквами изрядное количество новелл, повестей, сценариев. Их могло бы хватить на несколько творцов. Ее работоспособность была поистине колоссальной.

Туве искала свой собственный рай, путешествуя по миру, стараясь построить артистическую коммуну совместно с близкими по духу людьми. Не все получалось. И личный рай отыскался уже в весьма преклонном возрасте – на одном из островов архипелага Пеллинки. На Хару – остров, на котором она проводила большую часть года – приходилось привозить не только продукты, но и питьевую воды. Телефонная связь работала с перерывами, и нередко в плохую погоду к острову и вовсе нельзя было причалить. Но, кажется, именно там она и достигла гармонии с собой, миром, людьми. 70-летняя женщина была исполнена сил и оптимизма. И только ближе к 80-ти была вынуждена покинуть остров.

«Наступило лето, когда внезапно стало тяжело поднимать из воды сети. Земля вдруг начала предательски сопротивляться под ногами. Это не напугало, скорее, удивило нас, наверное, мы еще не были достаточно старыми, но на всякий случай я выложила камнями пару дополнительных ступенек, а Туути там и сям соорудила систему из вспомогательных поручней и веревок, и мы продолжили жить по-старому, только ели меньше рыбы… А в последнее лето произошло непростительное: я начала бояться моря. Большие волны больше не сулили приключения, только страх и беспокойство за лодку и тех людей, которые ходят по волнам в дурную погоду… Это казалось предательством — личным предательством».

В чем секрет притягательности этой прожившей удивительную жизнь женщины? Думаю, в необычайной искренности, пронзительной честности. Но откуда столько внутренней силы? Ниже - цитата из небольшого рассказа писательницы «Умеющая слушать». Может в открытом внимании миру, которым была наделена ее героиня?

«Тетушка Герда всегда была умеющей слушать. Быть может, некоторую помощь оказывали присущее ей умение формулировать свои мысли, а также отсутствие любопытства. Она слушала всех своих родных с тех пор, когда была молода, слушала, когда они говорили о самих себе и о других, включала их, как и саму себя, в огромную, придуманную ей изощренную книгу жизни, где разные события пересекались и следовали одно за другим.

Тетушка Герда была, собственно говоря, не чем иным, как воплощением тишины. А потом невозможно было восстановить, что она говорила, может, всего лишь, затаив дыхание, спрашивала:
—Да? Да?..»

Какое замечательное определение – «воплощение тишины»! Суетливая болтовня повседневности, растворяющая смыслы захватывает все новые и новые земли ландшафта души, и мы понемногу перестаем слышать мир, людей, себя. И, даже когда кажется, что слышим, лишь бесконечно воспроизводим внутренний монолог. Для тех, кто умеет слушать, дела обстоят по-другому:

«Память тетушки Герды открывалась, словно большая раковина, каждая линия была ясной и отчетливой; даже чрезвычайно отдаленное эхо постепенно приближалось, превращаясь в шепот.(…)
Крупные планеты крепко держат в своей орбите мелкие, спутники движутся своим, предначертанным им путем, а могучие линии усопших пересекают все остальные, все двойные, все подчеркнутые линии, а также все цепочки линий. (…) Это была ужасающая и неотразимая игра мысли, а называлась она — “слова, которые убивают”.. Восьми, девяти слов было бы достаточно для обширных и длительных смещений в огромном проекте, лежавшем на обеденном столе. А позднее, в свое время, — новые слова для нового, умеющего слушать, и снова картина изменится. Эффект возможно предусмотреть и рассчитать так же, как при игре в шахматы с самим собой..»

Только тот, кто умеет слушать, знает силу слов, которые убивают. Иногда они звучат из уст моих клиентов, отраженные в памяти, незаметно превратившиеся из внешних в послание внутреннего голоса.

В моей коллекции красивых людей значительное место занимает эпатажная Жорж Санд. Принимавшая в своем доме Листа и Шопена, дружившая с Бальзаком, Флобером и Тургеневом, она, отличавшаяся необузданным нравом, но была заботливой матерью и нежной бабушкой, доброй соседкой и верным другом. Собирая свою коллекцию, я часто обращаю внимание на то, как талантливые люди встречают свою старость. Старость Жорж Санд была красивой.

Перечитывая свои альбомы Жорж Санд пишет:

« Я вообразила, что пришла к окончательному выводу о себе самой. Разве можно прийти к этому выводу? Разве можно знать самого себя? Разве когда-нибудь можно быть кем-то? Я этого больше не знаю. Мне кажется, что меняешься со дня на день и через какое-то число лет становишься новым существом. Сколько я ни разглядываю себя, никак не нахожу следов той, какой была: озабоченной, неспокойной, недовольной собой, раздраженной другими. Мне пришлось достаточно потрудиться, чтобы остаться доброй и искренней. Но вот я очень стара и благополучно переживаю мой шестьдесят пятый год. ПО странной прихоти судьы я гораздо лучше себя чувстую. Я более сильна и более проворна, чем в молодости; я хожу больше, работаю по ночам лучше, легко просыпаюсь после великолепного сна…Я совершенно спокойна, моя старость так же целомудренна своим рассудком, как и своими делами, ни малейшего сожаления о молодости, никакого стремления к славе, никакого желания денег, разве только чтобы оставить немного моим детям и внукам. Никакого недовольства друзьями. Я сожалею только о том, что человечество живет плохо, общество повернулось спиной к прогрессу, но кто знает, что скрывает эта вялость? Какое пробуждение таится в этом оцепенении?..
Я чувствую, что могу быть полезной более лично, более непосредственно, чем когда-либо.Я достигла не знаю как большего благоразумия. Я могла бы воспитать детей гораздо лучше, чем прежде. Как всегда, я верующая, бесконечно верующая в бога. Вечная жизнь. Зло, когда-нибудь побежденное знаниями. Наука, озаренная любовью. Но символы, образы, культы, боги человечества? Прощайте! Я уже прошла через все это. Ошибаются, думая, что в старости все идет на убыль. Наоборот, идешь в гору, и огромными шагами. Работаешь так же быстро умственно, как ребенок – физически. Это не значит, что мы как бы отдаляем срок нашей смерти; нет, мы просто смотрим на него как на конечную цель, не боясь его.»

Туве Янссон довелось пережить страшную войну. Франция была охвачена революцией в последние десятилетия жизни Жорж Санд. В сентябре 1870 эпидемия оспы опустошила Ноан – любимый дом писательницы. Охваченный безумием Париж сходил с ума – друзья становились врагами, шквал оскорблений ранил души.

« Мне не нужно спрашивать себя, где мои друзья и где мои враги. Они там, куда их бросил шквал. Те, кто заслужил мою любовь, хотя и смотрят на все другими глазами, чем я, остались мне дороги…Всякая несправедливо отнятая дружба остается неизменной в сердце, не заслужившем оскорбления. Это сердце выше самолюбия; оно умеет ждать возврата справедливости и привязанности».

Я уверена, что те, кто умеет слушать, не ранят других или делают это гораздо реже, не ищут пресловутой «справедливости» и никого не осуждают. Ведь и нас из стороны в сторону бросает шквал времени. Оставаться в центре циклона – тот еще вызов.

Красивая старость. Ее спутниками выступают дружба, привязанность, сочувствие, умение прощать. Незадолго до смерти Жорж Санд написала: « Для жизни важнее натура, чем ум и величие». Думаю: откуда же столько величавой гордости у наших современников?

В этом году я по-новому прочувствовала личность Франсуазы Саган, произведения которой читала в далекой юности: «Иллюзия искусства: оно заставляет поверить, что великая литература вырастает из жизни. Но все обстоит наоборот: жизнь аморфна, литература дает ей форму

А ведь и правда: литература на протяжении столетий формировала мировоззрение, служила воспитанию чувств. В эпоху постмодерна ее роль незаметно изменилась. Наука о душе –психология – рождает новые формы. Даже не взирая на то, что мы склонны забывать об этом в процессе консультирования или написания заметок в социальных сетях.

Мы прорастаем друг в друга. И если кто-то видел в нас, заблуждаясь, другого человека, даже если он целиком придумал нас, и даже если мы искренне пытались раскрыть ему глаза на то что мы такое на самом деле, а не его собственные проекции, это становится частью нас самих. Об этом – печальный роман «Поводок», написанный Саган. В попытке освободиться от чужих проекций, освободиться от мешающего, неправильного, как нам кажется, искажённого, мы неизбежно теряем и часть себя:

«И вам самим теперь не с кем поговорить, потому что нет больше рядом с вами не кого-то конкретно, а той чувствительной эмоциональной части вас самих, мирившихся с милым и беззаботным лицом, взирающим на вас из каждого зеркала. Нет целой части вас, ненавидевшего, к примеру, даже саму мысль о простуде, но при первом кашле получавшего порцию аспирина и сразу выздоравливавшего благодаря этим заботам… Нет той безразличной и обаятельной вашей части, что лишилась теперь надоедливого партнера, который убивал и спасал вас; в конце концов, нет той до настоящего времени беззаботной части, которая отныне и всегда будет искать того, кто больше не существует.»

Моя коллекция красивых людей время от времени пополняется. И я все больше убеждаюсь в том, что усилие прожить жизнь в обрушивающемся и порой сокрушительном потоке впечатлений, эмоций, принять, пропустить через себя увеличивает наши шансы на то, чтобы принимать накатывающуюся волну возраста без сокрушительных метаний, но с любопытством, трезвым умом и долей юмором.

Незадолго до смерти кто-то спросил Янсон : «Задумывались ли вы о вечном?» На это Туве ответила очень характерной для нее фразой: «Да. Я с любопытством жду этого — и надеюсь, что это будет веселый сюрприз».